Свинцовый вердикт (сокращ.) - Страница 38

К десяти пятнадцати расторопный судья Стэнтон уже поприветствовал кандидатов и усадил на скамью присяжных шестерых мужчин и шестерых женщин, выбранных случайным образом. Мы знали, откуда они и чем занимаются, но не знали их имен. Судья был непреклонен в своем стремлении оградить присяжных от пристального внимания публики. Он приказал, чтобы камера программы «Суд-ТВ» была установлена на стене прямо над головами присяжных — так, чтобы лица их на экран не попадали. Судья распорядился также, чтобы имена потенциальных присяжных не оглашались.

Процесс начался с того, что судья поинтересовался у кандидатов, чем они зарабатывают на жизнь и где живут. Затем он перешел к вопросам о том, не становились ли они сами жертвами преступления, не имеют ли сидящих в тюрьме родственников, не связаны ли родством с полицейскими или прокурорами. Спрашивал он и о том, приходилось ли им уже выступать в роли присяжных. В итоге судья отвел трех человек и удовлетворил просьбу четвертого отпустить его в связи со сложными личными обстоятельствами. Так оно и шло. К полудню я использовал два из двадцати моих отводов, Голанц же от этого пока воздержался.

Эллиот настоял на том, чтобы я подробно объяснял ему причины моих отводов. Это отнимало определенное время, однако в конечном счете он кивал, одобряя то, что я делаю. Вскоре после полудня судья объявил перерыв. Поскольку это был, строго говоря, мой первый день на первом за год процессе, Лорна Тейлор тоже пришла в суд, чтобы оказать мне моральную поддержку. План наш состоял в том, чтобы вместе перекусить во время перерыва, а затем она должна была вернуться в офис и начать паковать вещи.

Когда мы вышли из зала суда в коридор, я спросил у Эллиота, не желает ли он присоединиться к нам, но он сказал, что ему нужно ненадолго заскочить на студию. Мы с Лорной постояли немного, пропуская к лифту кандидатов в присяжные. Я не хотел ехать вместе с ними. Кто-то из них непременно задаст какой-нибудь неподобающий вопрос, а мне придется потом докладывать об этом судье.

Двери одного из лифтов открылись, и я увидел репортера Джека Макевоя. Он протолкался сквозь толпу присяжных, обшарил взглядом коридор и остановил его на мне. А затем подошел.

— Здорово, — сказал я. — Только вас мне и не хватало. Что вам нужно?

— Я хочу объясниться.

— А, хотите объяснить, почему вы мне наврали?

— Нет, послушайте, я сказал вам, что статья пойдет в воскресный номер, и я действительно так думал. Мне это было обещано.

— А сегодня четверг, никакой статьи газета не напечатала, а когда я позвонил вам по этому поводу, вы мне перезвонить не соизволили. Ко мне обращаются и другие журналисты, Макевой. Обойдусь без «Таймс».

— Послушайте, я понимаю. Но наверху решили придержать статью и напечатать ее ближе к началу процесса. Она появится в ближайшем воскресном номере, на первой полосе.

— Первая страница воскресного номера. Я поверю в это, когда увижу ее.

Я взял Лорну под руку и, обойдя журналиста, повел ее к лифтам.

— Так все остается в силе? — спросил мне вслед Макевой. — Вы по-прежнему будете давать мне эксклюзивную информацию?

— Любую.

Мы спустились вниз и, выйдя на улицу, прошли один квартал в сторону здания городского совета, к ждавшему нас Патрику. Я не хотел, чтобы кто-то из кандидатов в присяжные увидел, как я сажусь в «линкольн», да еще и с шофером. Патрика я попросил отвезти нас на Седьмую улицу, к ресторану «Французский сад».

— Знаешь что, — сказал я Лорне, — когда вернешься в офис, позвони Жюли Фавро, выясни, не сможет ли она прийти завтра в суд.

— Помнится, Эллиот не хотел использовать консультанта по отбору присяжных.

— А он и не узнает, что мы ее используем. Заплати ей из денег, отведенных на общие расходы. Я уже потратил два моих отвода. Скажи ей, что у судебного пристава будет записано ее имя и что он оставит для нее место.

— Ладно, позвоню. Ты хорошо себя чувствуешь, Мик?

Наверное, я слишком быстро говорил, а может, и потел. Меня немного трясло, а сказать, не вызвано ли это тем, что ко мне вновь возвращается та дрянь, от которой я целый год старался избавиться, я не мог.

— Все хорошо, я просто проголодался. Ты же знаешь, каким я бываю с голодухи.

— Ну да, — ответила она. — Я понимаю.

По правде сказать, голоден я не был. Просто на меня кое-что давило.

Бремя ответственности за будущее человека.

И этим человеком был не мой подзащитный, но я сам.

К трем часам второго дня мы с Голанцем уже потратили на опрос кандидатов и их утверждение или отвод десять часов судебного времени. Определив кого-то из кандидатов как желательного для другой стороны, мы отводили его — без жалости и без зазрения совести. Мы перебрали уже почти все восемь десятков кандидатов, и моя схема подбора присяжных обросла пятью слоями желтых листков. У меня еще оставалось две возможности отвода. У Голанца — одна, последняя.

Теперь на скамье присяжных сидели: юрист, компьютерный программист, двое почтовых служащих, четверо пенсионеров, а также медбрат, садовник, инженер и художница. Из первоначальных двенадцати до финишной прямой добрались только инженер, сидевший на седьмом месте, и один из пенсионеров, сидевший на двенадцатом. Оба были мужчинами, оба белыми, и оба оказались помеченными в моей схеме синим цветом, означавшим прохладное отношение к защите. Однако пристрастность их была выражена очень слабо, и потому я не стал тратить на них драгоценное право отвода.

Художница появилась на скамье последней. Пока судья Стэнтон опрашивал ее, я делал пометки о ней красным цветом и все сильнее радовался возможности заполучить ее в состав присяжных. Как только настал наш черед, Голанц принялся задавать вопросы, которые, как он надеялся, обнаружат ее предубежденность, однако женщина держалась очень хорошо и производила впечатление человека непредвзятого.